| [Благословенный
сказал]: «Монахи, необученный заурядный человек чувствует приятное
чувство, болезненное чувство, ни-приятное-ни-болезненное чувство.
Хорошо обученный благородный ученик тоже чувствует приятное чувство,
болезненное чувство, ни-приятноени-болезненное чувство. Так в
чём же, монахи, разница, в чём несоответствие, в чём отличие между
хорошо обученным благородным учеником и необученным заурядным
человеком?»
«Уважаемый,
наши учения укоренены в Благословенном, направляемы Благословенным,
находят пристанище в Благословенном. Было бы хорошо, если бы
Благословенный [сам] прояснил значение этого утверждения. Услышав
это из его уст, монахи запомнят это».
«Тогда слушайте
внимательно, монахи, то, о чём я буду говорить».
«Да,
уважаемый», – ответили монахи. Благословенный сказал:
«Монахи,
когда необученный заурядный человек
сталкивается с болезненным телесным чувством, он грустит, горюет
и плачет. Он рыдает, бьёт себя в грудь, становится обезумевшим.
Он чувствует два чувства – телесное и умственное. Представьте,
как если бы человека пронзили дротиком, а затем его тут же вслед
пронзили вторым дротиком, так что этот человек почувствовал
бы чувство, вызванное [ударом] двух дротиков. Точно так же,
когда необученный заурядный человек сталкивается с болезненным
телесным чувством, он грустит, горюет и плачет. Он рыдает, бьёт
себя в грудь, становится обезумевшим. Он чувствует два чувства
– телесное и умственное.
Сталкиваясь
с этим же самым болезненным чувством, он питает к нему отвращение.
Когда он питает отвращение к болезненному чувству, за этим стоит
скрытая склонность к отвращению в отношении болезненного чувства.
Встречаясь с болезненным чувством, он ищет наслаждения в чувственных
удовольствиях. И почему? Потому что необученный заурядный человек
не знает какого-либо спасения от болезненного чувства, кроме
чувственного удовольствия. Когда он ищет наслаждения в чувственных
удовольствиях, за этим стоит скрытая склонность к страсти в
отношении приятного чувства. Он не понимает в соответствии с
действительностью происхождения и исчезновения, привлекательности,
опасности и спасения в отношении этих чувств. Когда он не понимает
этих вещей, за этим стоит скрытая склонность к неведению в отношении
ни-приятногони-болезненного чувства1.
Если
он чувствует приятное чувство, он чувствует его, прицепившись
[к нему]. Если он чувствует болезненное чувство, он чувствует
его, прицепившись. Если он чувствует ни-приятное-ни-болезненное
чувство, он чувствует его, прицепившись. Таков, монахи, необученный
заурядный человек, который прицепился к рождению, старению и
смерти; который прицепился к печали, стенанию, боли, грусти
и отчаянию; который прицепился к страданию, я говорю вам.
Монахи,
когда хорошо обученный благородный ученик сталкивается с болезненным
телесным чувством, он не печалится, не горюет и не плачет. Он
не рыдает, не бьёт себя в грудь, не становится обезумевшим2.
Он чувствует [только] одно чувство – телесное, но не умственное.
Представьте, как если бы человека пронзили дротиком, но тут
же вслед не пронзили бы вторым дротиком, так что этот человек
ощутил бы чувство, вызванное [ударом] только одного дротика.
Точно так же, когда хорошо обученный благородный ученик сталкивается
с болезненным телесным чувством, он не грустит, не горюет и
не плачет. Он не рыдает, не бьёт себя в грудь, не становится
обезумевшим. Он чувствует [только] одно чувство – телесное,
но не умственное.
Сталкиваясь
с этим же самым болезненным чувством, он не питает к нему отвращения.
Так как он не питает отвращения к болезненному чувству, за этим
не стоит скрытой склонности к отвращению в отношении болезненного
чувства. Сталкиваясь с болезненным чувством, он не ищет наслаждения
в чувственных удовольствиях. И почему? Потому что хорошо обученный
благородный ученик знает спасение от болезненного чувства, отличное
от чувственного удовольствия. Поскольку он не ищет наслаждения
в чувственных удовольствиях, за этим не стоит скрытой склонности
к страсти в отношении приятного чувства. Он понимает в соответствии
с действительностью происхождение и исчезновение, привлекательность,
опасность и спасение в отношении этих чувств. Поскольку он понимает
эти вещи, за этим не стоит скрытой склонности к неведению в
отношении ни-приятного-ни-болезненного чувства.
Если
он чувствует приятное чувство, он чувствует его, [будучи] отсоединённым
[от него]. Если он чувствует болезненное чувство, он чувствует
его, [будучи] отсоединённым [от него]. Если он чувствует ниприятное-ни-болезненное
чувство, он чувствует его, [будучи] отсоединённым [от него].
Таков, монахи, хорошо обученный благородный ученик, который
отсоединился от рождения, старения и смерти; который отсоединился
от печали, стенания, боли, грусти и отчаяния; который отсоединился
от страдания, я говорю вам».
[И далее он добавил]:
«Мудрец, обученный, не ощущает
Приятного, болезненного чувства.
И этим отличаются серьёзно
Мудрец умелый и простолюдин.
Ведь в том, постиг кто Дхамму и обучен,
Кто видит мир и следующий, и этот,
Желаемое не тревожит ум,
И к нежелаемому нет в нём отвращения.
В нём отторжения и тяги больше нет, –
Они завершены, они погасли.
Познав без пыли и печали состояние,
Преодолевший бытие всё понимает».
|